Моя родословная, часть 15

Видимо, не случайно как раз в то «переломное» время на стыке 20-х и 30-х годов (когда «сверху» ломали не только весь прежний быт и уклад старой деревни, но и душу русского крестьянства) Василий Григорьевич спустился с прежних комиссарских высот на скромную должность пчеловода бывшей монастырской (а теперь колхозной) пасеки. Благо, для официального объяснения такого «нетипичного» спуска имелись у него и благовидные причины: для новых времён уже был он, самоучка, недостаточно грамотен, а пчеловодство любил с детства. И свои, собственные ульи в огороде имел до самого конца жизни.

14 мая 1936 года в Вачской районной газете «Большевистский путь» была опубликована тематическая полоса «Там, где был монастырь», посвящённая жизни организованного в 1929 году Давыдовского колхоза «Передовик», Давыдовского сельсовета, сельской школы и других учреждений, разместившихся в многоэтажных каменных корпусах закрытого и разогнанного к тому времени бывшего Дальне-Давыдовского женского монастыря. На этой странице была помещена и небольшая заметка колхозного пчеловода В. Г. Вострилова, озаглавленная в духе той эпохи: «Не отстану!» (речь в ней шла о соревновании с другими пчеловодами района). И хотя по общему тону и стилю заметки хорошо видно, как старались в редакции подогнать её под требуемые газетные шаблоны, чувствуется, что писал её сам Василий Григорьевич — и писал от души. Об этом можно с уверенностью сказать хотя бы по тому, что редакторы так и не решились вычеркнуть такие «живые», не «газетные» фразы из его заметки, как, например: «Пасека находится неподалёку от большой дороги, а пчелы не уважают (!) конский пот и храп».

А в годы моего военного и послевоенного детства занимал Василий Григорьевич (как он сам в шутку говаривал) самую высокую должность в селе: в качестве сторожа Давыдовского лесничества целыми днями сидел он с биноклем в руках на ещё не разрушенной тогда колокольне сельской церкви, охраняя окружавший Давыдово лес от пожаров. Всё Давыдово со всеми его домами, огородами, садами и людишками, копошащимися возле них, всегда были оттуда перед ним, как на ладони. Но от былого его «комиссарства» к тому времени остались у него только по-начальственному уверенная, «комиссарская» походка, прямой, немигающий взгляд, да непривычные для нас, тогдашней молодёжи, словно сошедшие со страниц прочитанных нами книг и с киноэкранов словечки: «большевик», «ячейка», «читальня», «нардом» и так далее.

Да ещё неподвластная времени, неистребимая привычка обязательно присутствовать на всех торжественных собраниях в Давыдовском сельском клубе по поводу «красных» календарных дат. Вот только на скамейки вместе со всеми он никогда не садился — ни на задние, ни тем более на передние: при своём великанском росте боялся загородить другим сцену. Чаще всего вставал он у самой входной двери и там, весь подобравшись, как на параде, стоя, слушал все доклады и выступления. По всему чувствовалось, что всегда были для него такие собрания настоящим праздником для души, а не очередным «мероприятием», как для других.

И умер Василий Григорьевич в трудном 1952 году, когда люди после войны ещё пахали землю на себе, как настоящий коммунист — из тех, которых показывали нам в книжках да с киноэкранов (хотя к тому времени давно уже и не состоял в партии): в пору боронования своего огорода, впрягшись в борону на седьмом десятке лет вместо лошади, упал на борозду бездыханный…

Давным-давно, в молодости, я написал о В. Г. Вострилове стихотворение, которое назвал «Деревенский звездочёт». Нынешние мои читатели с этим стихотворением незнакомы, поэтому привожу его здесь полностью:

Брат деда моего,
Василь Григорьич,
Премудрый был, занятный старикан.
Постиг он грамоту. От моря и до моря
Прошёл сквозь смерть, лишения и горе
В борьбе за власть рабочих и крестьян.
Любил он с детства
Книжки да газеты.
Бывало, хлебом не корми его —
Дай рассказать о звёздах да планетах,
О кознях наших классовых врагов,
А то о том, что скоро можно будет
С полатей повидать Москву саму…
С Василь Григорьичем считались люди,
Шли за советом в трудный час к нему.
Он был судьёй в большом и малом споре,
Хоть кое-кто нет-нет да и ввернёт:
— Мол, что вы! Это же Василь Григорьич!
Он не соврёт, так дня не проживёт!
А у него
И для таких найдутся
Слова в ответ.
Он, не успеешь оглянуться,
Уже противнику — вопрос ребром:
— Умён, мол, ты!
А слышишь, как дерутся
На колокольне муха с комаром?
Тот и разинет рот…
А то, бывало,
Василь Григорьич скажет:
— Вот слыхал я,
В Крыму получен дивный урожай.
Картошка вырастать по пуду стала!
Съешь пару-тройку — и ходи гуляй!
И что ж?
Иной, начав от магазина,
Разносит эти новости окрест,
Пока ему не скажут:
— Эх, дубина!
Да кто же враз по три-то пуда ест?
Тебе ль с Василь Григорьичем тягаться?
А дедов брат
Глядит из-под руки,
Смеется.
Почему не посмеяться,
Покуда есть на свете дураки!