Востриловы

семейный сайт

Плавание по суше

В свои пятьдесят четыре Виктор Сергеевич выглядел усталым, но живым. Это редкое сочетание — как вино с колбасой: вроде и не сочетается, но если правильно подать, работает. У него были седые виски, рубашка навыпуск и лёгкий прищур, как у человека, который видел слишком много, но никому об этом не расскажет — если только за рюмкой чая.
Когда-то он был историком. По диплому. Потом журналистом — по профессии. Потом — вольным человеком, по необходимости. С редакции он ушёл весной, как только запахло почками и самодурством: шеф всерьёз предложил ему писать статью о "глобальном патриотизме в тиктоке". Виктор Сергеевич посмотрел на него, как на вещь музейную: с интересом, но через стекло.
— Я увольняюсь, — сказал он спокойно.
— Куда ты пойдёшь в своём возрасте? — удивился шеф.
— В люди, — ответил он и ушёл. Без крика, без скандала. Только хлопнула дверь — не назло, а по старой привычке здания скрипеть на прощание.
Теперь он был в свободном плавании. Только плавал он по суше: утром — рынок, днём — физическая работа, вечером — соседка с просьбой: "Виктор Сергеевич, посмотрите, что мне тут в ЖЭКе написали, я ничего не понимаю". Он смотрел, объяснял, писал за людей заявления, помогал с текстами, иногда редактировал лендинги для сына знакомой.
К нему тянулись. Потому что с ним было тепло. Потому что он смеялся. Даже когда было не до смеха.
— Виктор Сергеевич, вы что — совсем один теперь?
— Почему один? Я и ирония моя — уже толпа.
— А жить на что будете?
— На совесть, в отличие от некоторых.
Его шутки были как плед — не новые, но уютные. Он смеялся над собой, над властью, над прошедшими годами. Но не злобно, не в усталости, а с какой-то странной добротой. Словно бы видел жизнь с балкона: всё уже было, всё ещё будет — но он тут, сейчас, и может, пока может, сделать что-то хорошее.
Иногда он грустил. Особенно вечерами, когда пустела улица, и в чай вместо сахара случайно сыпалась память. О старых друзьях, ушедших, о поездках, которые не состоялись, о текстах, которые так и не написал. Но тогда он подходил к зеркалу и говорил:
— Ну что, герой пера, где твой сарказм?
И улыбался сам себе. Потому что это и был способ жить — не озлобиться, не замкнуться, не начать рычать на мир.
А ещё он знал, что быть хорошим человеком — это не результат, а усилие. Каждый день. Маленькое, но упорное. Как чашка чая по утрам. Как совет по дружбе. Как отказ мстить, даже если очень хочется.

Где-то в его телефоне лежали десятки сообщений: "Виктор, помоги", "Сергеевич, ты же умный, подскажи", "Слушай, а ты не хочешь лекции почитать?". Он отвечал не всем сразу, но каждому — по-человечески. Он уже не был журналистом, не был историком — он был кем-то больше. Человеком, у которого ещё остались силы не стать подлецом.
И, знаете, ему в этом смысле вполне везло.