Моя родословная, часть 25
Как я уже говорил выше, после единственного письма, посланного в последний день октября 1941-го по дороге на фронт, мой отец словно в воду канул: всю войну о нем не было никаких вестей. Соответственно, не полагалось за него на меня никакой пенсии. Поэтому вскоре после окончания войны (наверное, году в 1946-м или даже начале 1947-го) мать отправилась в Москву и Электросталь, чтобы попасть на приём аж к самому М. И. Калинину и выяснить, наконец, что произошло с моим отцом, куда он делся. А самое главное — выхлопотать на меня за него какое-нибудь пособие.
К М. И. Калинину она, конечно, не попала, да и попасть не могла, поскольку его к тому времени уже не было в живых. Но прожив несколько дней у наших бывших соседей по электростальской квартире Садыковых, мать всё-таки добилась того, что делу по розыску следов отца был дан ход. Уже вскоре после её возвращения из Электростали в Вачский райвоенкомат пришла из Центрального Архива Министерства Обороны СССР официальная бумага такого содержания:
«По документам учёта безвозвратных потерь сержантов и солдат Красной Армии установлено, что рядовой Вострилов Василий Егорович, 1910 года рождения, уроженец села Давыдово Вачского района Горьковской области, призванный в РККА в октябре 1941 года Электростальским райвоенкоматом Московской области, пропал без вести в марте 1942 года. Учтён в 1946 году по материалам обращения в Вачский райвоенкомат Горьковской области жены пропавшего без вести Наумовой Федосьи Уваровны, проживающей по месту рождения учтённого. Сведений о Вострилове В.Е. из воинской части не поступало».
Вот, оказывается, когда только хватилось армейское начальство моего отца — в марте 1942-го, через четыре месяца после того, как он подал последнюю весть о себе! При этом надо отметить, что процитировал я здесь более поздний вариант ответа из Центрального Архива Министерства обороны — уже не на материн, а на мой запрос. Та первая бумага, полученная моей матерью из Архива Министерства обороны в 1946 году, конечно же, у нас не сохранилась. Но в детской моей памяти очень ясно отпечаталось, что был назван в ней и конкретный день, в который мой отец якобы пропал без вести (или в который впервые заметили его пропажу): 6 марта 1942 года. Помню, как тогда поразила меня эта дата: ведь 6 марта — это мой день рождения. 6 марта 1942-го мне исполнилось ровно 5 лет.
Теперь уже не могу точно сказать, сколько ещё времени прошло. Но в конце-то концов (скорее всего уже в 1947-м) произошло и другое событие, ставшее ещё одним результатом поездки матери в Москву и Электросталь: пришёл на Давыдовскую почту на её имя перевод сразу на шесть с половиной тысяч рублей — вся сумма пенсии за отца, не выплачивавшейся на меня в годы войны. Именно в такую сумму была оценена голова моего отца, безвестно (и скорее всего — безмогильно) сгинувшего под Москвой в сорок первом. Для справки: буханка чистого, без подмесей, хлеба стоила тогда на базаре восемьсот рублей. В магазинах хлеб отпускался только по карточкам.
И произошли с этой небывалой суммой деньжищ две необыкновенные вещи. Во-первых, принеся их домой с почты и не один раз тщательно пересчитав, мать вдруг обнаружила, что заведующий Давыдовской почтой, добрейший старичок (кажется, его фамилия была Спиридонов, а имени и отчества совсем не помню), выдал ей сверх положенного целую тысячу рублей. И близорук он был не меньше, чем она сама, да и рассеян.
Обнаружилось это к вечеру, когда почта уже была закрыта. Разумеется, всю эту ночь моя мать не спала. Но утром она всё-таки безо всяких колебаний взяла все деньги, как они были выданы, и отнесла лишнюю тысячу обратно. Не приняв никакого «вознаграждения за честность» от растроганного до слез старичка Спиридонова (для которого эта тысяча была тоже целым состоянием!), она вернулась домой в явно приподнятом, «облегчённом» состоянии. И впредь меня всегда учила: никогда не бери ни одной чужой копейки!
Второе ЧП с полученными за отца деньгами произошло тоже вскоре после их получения — в декабре всё того же 1947 года, когда была объявлена денежная реформа. За один день только что полученные матерью 6500 рублей превратились в 650. Они тут же были отданы плотнику, который строил нашу глиняную мазанку. А уж на установленную с этого времени ежемесячную пенсию за отца в 112 рублей мы с матерью и бабушкой Степанидой жили и платили налоги. Потом, после смерти бабушки Степаниды и моего поступления в Вачскую среднюю школу, я учился на эту пенсию.
В 1957-м году, когда мы с другом моей студенческой юности Володей Зыковым во время летних каникул больше недели жили в Москве, целыми днями знакомясь со столицей, я специально съездил в Электросталь. По рассказам тогда ещё живой матери нашёл дом, в котором когда-то проживали мы до войны, ночевал у наших бывших соседей Садыковых, сидел на нашей общей с ними коммунальной кухне. Побывал и в комнате, где когда-то рос до четырёх с половиной лет. Мне даже показалось, что за 15 минут, в течение которых я разговаривал с новыми жильцами этой комнаты о погоде, газетных новостях и прочих ничего не значащих пустяках, мне удалось вспомнить, где в пору моего детства стояли там стол, кровать и другие предметы обстановки.
А вот побывать на заводе, где в то время ещё наверняка могли оставаться люди, работавшие до войны, а может быть и воевавшие вместе с моим отцом, у меня тогда почему-то не хватило времени. Вернее, даже не времени, а понимания того, что жизнь безостановочно меняется — и то, что доступно сегодня, завтра невозвратимо канет в вечность. Очень даже может быть, что вполне реальную возможность узнать конкретные обстоятельства гибели своего отца безвозвратно упустил я тогда по молодому своему легкомыслию.
А спохватился я об этом только через 40 лет после той первой своей поездки в Электросталь и даже после развала Советского Союза — когда в стране началась широко рекламируемая подготовка к 50-летию Победы и изданию Книги Памяти о погибших в годы Великой Отечественной войны. Но в результате довольно долгой и хлопотной переписки удалось мне лишь установить, что и поныне в Электростальском горвоенкомате сохранились старые книги учёта призывников, в одной из которых есть запись и о призыве 22 октября 1941 года моего отца в Действующую Армию: дело № 36, том 1-й, порядковый № В-62.
На мои попытки выяснить, существует ли в настоящее время и как называется теперь предприятие, на котором до войны работали мои родители, один явно не страдавший недостатком политической и всякой иной бдительности «товарищ» из Электростали тогда ответил мне:
«Уважаемый т. Вострилов!
Как Вам дорога память об отце, погибшем во время войны, так и нам дорога память о предприятии, находившемся до войны и во время её на месте, где мы сейчас работаем. Это было предприятие „Почтовый ящик № 3“. Поэтому занесите, пожалуйста, в Книгу Памяти и предприятие п/я № 3 с почтовым адресом: г. Электросталь Московской области.
С уважением, зав. канцелярией Мокеев Ф.А.
18.02.92».